Интервью Даниэля Лавуа. Американские записки
     
  111  
 
Американские записки
Carnets d'Amérique

Дата выхода интервью: 2011-08-10

 

Скачать передачу

Оригинал передачи

 

Д: Я — Даниэль Лавуа, в жизни меня знают как певца, композитора и автора, неплохого садовода и кулинара, а еще как дедушку вот уже несколько лет.

В: Что вас привлекает в пейзаже Манитобы? О чем вы, возможно, до сих пор вспоминаете с удовольствием, с волнением?

Д: Самое первое и самое важное — это небо, небо запада, небо Манитобы, небо, которого не увидишь больше нигде, его можно увидеть только на Западе. Никогда не увидишь манитобского неба в Квебеке, его там не существует. Этот вид, прозрачность воздуха, которых просто-напросто не существует ни к западу, ни к востоку от Великих Озер, где просто слишком влажно, там всегда туманно. Но если говорить о Манитобе, то там видно, как появляется кучево-дождевое облако у горизонта, видно, как оно растет, словно приближающееся создание, здесь такого нет. Здесь по-другому – внезапно появляется огромное черное облако и все, вот и буря. А там ты видишь, как бури приходят, видишь, как они уходят за горизонт, двигаясь от одного края равнины до другого - персонажи, проходящие по ней. Небо равнин необычайно важно для человека, живущего там. Это наш пейзаж, другого у нас нет.

Звучит отрывок из "Des jours des plaines".

В: Где вы в точности родились?

Д: Я родился в Сен-Бонифасе, в больнице Сен-Бонифаса, но почти сразу же вернулся в Данри, в Манитобе, где и вырос, в 150 милях, то есть в то время было 150 миль, а сейчас 250 километров к западу от Уиннипега.

В: Это небольшая деревня или город?

Д: Настолько маленькая, что если посмотреть на нее мельком, то можно и не заметить. Когда я был маленьким, население в то время было – вот когда и церковь была, кюре, прихожане, женский монастырь, универсальный магазин моего отца, универсальный магазин его конкурента на другой стороне улицы, местный банк, три автомастерских, скобяная лавка, почта и т.д. – тогда полное население Данри составляло, даже в те лучшие дни, 225 человек.

В: Сколько из них франкофонов?

Д: Я бы сказал, процентов 60. Процентов 60 франкофонов, и этого было достаточно, чтобы иметь церковь, настоящую церковь с настоящим французским кюре, который читал проповеди по воскресеньям на французском, поминал дьявола и бога с высоты своей кафедры, в такой маленькой деревне это была редкость. Сейчас-то церковь еще есть, но кюре, я уверен, уже нет. Монастыря уже нет, его продали. Монашек больше нет. Да монашек нигде уж больше нет.

В: Вы читали Габриэль Руа? Ее желание уехать, ведь она уехала в 20 лет посмотреть мир, Европу. Вы ощутили сходство с ней?

Д: Очень. Очень-очень. "Détresse et l’enchantement" – я сам бы мог ее написать, но у меня никогда бы не вышло так хорошо, как у Габриэль Руа. Эта книга глубоко потрясла меня. Глубоко, должен сказать. Я говорю о ней и сейчас с дрожью в голосе, потому что она обрисовала вещи такими, какие они были на самом деле, когда я жил в Манитобе. Она делает это без лишних эмоций, достаточно хладнокровно, как мне кажется. Впрочем, мне очень нравится ее подход. Она не бунтует, а просто показывает вещи как они есть. Но порой она выходит из этих рамок, чувствуешь, как поток хлещет изнутри, но да, "Détresse et l’enchantement" – одна из моих «библий», как и вообще все произведения Габриэль Руа, которые я читал.

В озерах недалеко от нас однажды вечером, где-то в апреле, началось что-то вроде музыки. Резкой, вибрирующей, и все же полной нежной грусти, которая длилась почти все лето, чтобы прекратиться только когда воду в озерах выпили солнце или земля.

Маленькие певицы, сотни лягушек, были невидимы. Выходя из зимы, из своего оцепенения, из тины, обретали ли они эти пронзительные оглушающие голоса, чтобы разговаривать друг с другом, приветствовать друг друга из одного болота в другое? Или же они оживали, вылезали из вязкого дна только затем, чтобы тронуть наши сердца странной музыкой?

Габриэль Руа, «Rue Deschambault».

Д: Самое трудное в жизни, когда ты принадлежишь к меньшинству в какой-то стране, в области, в деревне, пусть даже и не абсолютному меньшинству в стране, - это чувствовать себя человеком второго сорта. Мы ощущали себя этническим меньшинством, субконтинентом, можно сказать. Мы не чувствовали — а это очень важно для молодежи — общности. Я очень страдал от этого в молодости, потому что мы были как бы "в стороне". Однажды я осознал, что мы все "в стороне", но в то время быть "в стороне" было страшно.

________________________________________________________________________________________________________________

Авторы: Jean Fugère; Marie-Louise Arsenault;

Сайт создан и поддерживается поклонниками Даниэля Лавуа с целью популяризации его творчества info.lavoie@yandex.ru
Авторы переводов: Наталья Кривонос, Алла Малышева, Лиза Смит
© Воспроизведение переводов возможно только с разрешения администрации сайта и с указанием ссылки на источник