Старый Эмиль:
«Это был большой Корабль,
сделанный из цельного куска золота
Его мачты касались лазури
в неизведанных морях
Статуя Богини любви,
с разметавшимися волосами, обнаженная,
Красовалась на нем впереди,
под жгучим солнцем.

Но однажды ночью он налетел на большой риф
В обманчивом Океане, где поют Сирены,
И ужасное крушение низвергло его
В глубины Бездны, к неизбежной кончине.

Это был золотой Корабль,
сквозь чьи полупрозрачные бока
Угадывались сокровища,
за которые невежественные матросы,
Среди которых были Отвращение, Ненависть и Невроз,
боролись между собой

Что останется от него после надвигающейся бури?
Чем стало мое сердце, покинутый корабль?
Увы! Оно пошло ко дну в пучине Мечты!»

В медленно гаснущем свете старый Эмиль плачет от отчаяния.

Émile vieux:
«C’était un grand Vaisseau
taillé dans l’or massif:
Ses mâts touchaient l’azur,
sur des mers inconnues;
La Cyprine d’amour,
cheveux épars, chairs nues
S’étalait à sa proue,
au soleil excessif.

Mais il vint une nuit frapper le grand écueil
Dans l’Océan trompeur où chantait la Sirène,
Et le naufrage horrible inclina sa carène
Aux profondeurs du Gouffre, immuable cercueil.

Ce fut un Vaisseau d’or,
dont les flancs diaphanes
Révélaient des trésors
que les marins profanes,
Dégoût, Haine et Névrose,
entre eux ont disputés.

Que reste-t-il de lui dans la tempête brève?
Que devenu mon coeur, navire déserté?
Hélas! Il a sombré dans l’abîme du Rêve!»

L’éclarage baisse lentement sur Emile vieux pleurant son désespoir.